- То, что я желал, уже принадлежит мне.
Можно долго перебирать все желания, но они все сведутся к одному и самому главному. Что уже исполнено. Конечно, осталось много всего. И хочется эгоистично, голодно просить и требовать только больше. Это не скрывает Аякс в своих чувствах. Он честный парень.
Чжун Ли же мягко говорит о том, что не было необходимости пытаться привлечь внимание теми способами, но у Чайльда иная мысль. Он не ощущает отторжения в том, чтоб обрушиться на регион хаосом вновь, главное знать, куда бить. И такого места просто не было. Это не та мера, что спровоцирует Чжун Ли и вызовет хоть какие-то эмоции. Разве что хаос будет гораздо страшнее, чем просто старый враг и потоп. Что-то более действенное, моментальное. Что заставит божественные скалы, недвижимые и царственные, обратить свое внимание на него. Только внимание было уже получено, потому так легко отпустить этот эмоциональный всплеск. Специально вредить себе тоже не станет, но вот жалеть себя в битве... Достаточно же только выжить. Если бой не смертельный, то стоит ли в него вступать? Это и читается в безжизненном взгляде итогом. Отдаваться всему моменту, погрузиться в него с головой и поставить свою жизнь против чужой. Только так.
- Я не говорил, что это место для меня как клетка. Но мне незачем уходить. Да, я пообещал тебе вести себя послушно, но не из-за этого я здесь. Захоти сбежать - это не так и сложно. Да и... зверь? Обычно меня называют словами куда хуже.
Чайльд вновь смеется, мягче, но мысль не продолжает. Смотрит всё так же из-под полуприкрытых глаз. Он мог привести много сравнений, пересказать множество точек зрения на себя, но ни в одной он не будет человеком. По крайней мере, просто обычным человеком. И даже сейчас сравнение не печалит, ведь мысли уходят в сторону, заставляя предвестника ненадолго замолчать.

Дом.

Который раз предлагает Чжун Ли место около себя считать тем, где такого, как Тарталья, будут всегда ждать. Тем, где от него не отвернутся. Каждый бинт был наложен с вниманием и волнением. Каждое горькое лекарство тянуло за собой беспокойство и любовь. И ведь у них оставались встречи, письма, даже деловые переговоры и больше. Прочувствовав всё это разом, перебирая ощущения в мыслях, юноше сложно сформулировать свой ответ так сразу.
Чайльд поднимает взгляд, едва найдя силы отвести свое внимание. Изогнутые крыши, красное дерево. Тишина спокойствия, но совсем другая. Она была слишком чужой в самом начале. Даже сейчас довериться ей сложно. Это место не было похоже на то, что Тарталья бы так просто мог ассоциировать с домом, если бы не присутствие Чжун Ли. Всё дело было в нем, с какой стороны ни начинай смотреть и анализировать.
- Для меня любое место рядом с тобой будет желанным домом. Не думаю, что сюда я бы смог прийти без тебя. Но я запомню.
Даже такому, как Тарталья, иногда необходимо спрятаться. Свободному и своевольному предвестнику всегда нужно было личное пространство. Но первая мысль, что приходит за словом "прятаться", отдает фантомной болью по телу. Тяжелеет голова, коронованная алыми изогнутыми рогами. Со спины давит плащ, вонзаются осколки несформированных крыльев. Тарталья даже на мгновение опирается на объятия так, будто испытывает эту боль по-настоящему. Приступ краткий, отхлынувший быстро. Оставляющий после себя только тяжелый выдох.
- Место, где можно найти убежище...
Взгляд вновь фокусируется на Чжун Ли, пока предвестник лежит головой на его плече. Ловит янтарь глаз рассеянно.
- Не подумай, что мне не нравится твой дом или это место. Оно отражает тебя. Единственное... Дорогу к дому нужно знать. И не забывать её. Мне будет достаточно, что ты покажешь, как его покинуть. Без божественной силы, без... - Чайльд улыбается. - Как человек. Тогда оно станет для меня домом больше, чем пара комнат и кусочка неба. Местом, где ты не скрываешь себя за масками и именами. Где позволяешь себе быть собой без страха быть обнаруженным.
Он разжал одну ладонь - пальцы немеют оттого, как сильно Тарталья сжимал это объятие.
- Я знаю, что в доме не всегда есть место честности. Даже снег может обмануть. Кто знает, что находится под ним, пока не положишь руку, не протопишь наст и не сожмешь немеющую от холода ладонь. И все же снег самый честный. Ровный, тихий. Обманчиво белый.
Уткнувшись в шею мужчины, Тарталья выдыхает спокойно. Ведь ему тоже нет причин искать оправдания своим поступкам и словам. Здесь на него не посмотрят глаза со страхом или отторжением.

Пойман. Захвачен. Пленен. Чайльд не шевелится, оказавшись вот так взгляд к взгляду. Он смотрит с покоем в глазах, что отражают тепло янтаря. Внимание такое желанно. Он даже готов не нарушать мгновения тишины. Прося честности, будь готов и сам ответить открыто, без утайки. Тарталья не отводит взгляда и не убегает. Что он может рассказать? Что должен? С него редко берут клятвы, запрещая. Но не успевает сказать что-либо, встретив вопрос.
- Нет. Просто люди так не говорят. Это цепляет слух, если смотреть со стороны. Мне нужно привыкнуть к твоей манере общения. Мне нравится, когда ты говоришь свободно.
Тарталья прекрасно знает, что из себя представляет "Чжун Ли". Но вот как хорошо он знает создание за этим именем?
- Зверь звучит куда лучше, да. Как там правильно. Благородный? М, кажется... Божественный зверь. Верно же? Это звучит лучше, чем...
Чайльд замирает. Это раздается в голове само, вместе с бьющимся звоном фарфора, вместе с треском льда. Стекленеет взгляд, не давая так просто увидеть всколыхнувшуюся эмоцию. Ведь только что говорили о честности. Аякс улыбается, глаза едва прикрыв.
- Отец один из первых назвал меня так. Я не в обиде на него, главное, не при Тевкре такими словами бросался. Хоть он и болен, но о младших думать тоже надо. Мне жаль, что это слышала Тоня.
Закрыв глаза на секунды, Тарталья кладет свои ладони поверх ладоней Чжун Ли. Касается без робости, медленно опустив, сжав их в своих. Его губы прикоснулись к ним так же уверенно. Чужое тепло слишком трепетно, чтоб им не насладиться. Взгляд не может отвести.
- Я прежде всего оружие, но кто-то видит во мне монстра. Чудовище. Пришлось учиться быть человеком.
Слишком много тянется за словами. Чужой страх, опасливость, недоверие. Секреты того, кто живет далеко не первое столетие, наверняка имеют гораздо глубокие тени. Но вот Чайльд стоит рядом. Держит руки Чжун Ли в своих, совсем не отвергая то, чем они оба являются. Для предвестника это цепи тяжелой вины, долга, что тянут от мира, в котором нет места чудовищам. Но все же он живет при ярком свете, в открытую, не отвергая и не страшась. Он не умеет бояться. В нем проглядывается что-то темное, надломленное, не принадлежащее этому миру. Оскверненный внутри, с извращенным созвездием, Чайльд не сводит взгляда с бывшего божества.
- По мне не скажешь, но когда-то на моем месте был полный страха, полный мечты мальчишка. Он хотел быть героем. Тем самым, про которых рассказывают в историях много лет позже. Которого помнят и восхищаются его подвигами. Вот я и взял старый кинжал и сбежал в лес. Стал героем. И вот я здесь, стою перед тобой чудовищем без стеснения. Если бы меня поставили вновь перед решением, я бы взял два кинжала. Или... не брал вовсе.
Чайльд тихо рассмеялся, пряча свое лицо в ладонях Чжун Ли и делая глубокий вдох. Оружие не нужно тому, кто сам является оружием. Нет монстра страшнее человека.
- Покажешь мне?
Взгляд полон любопытства. И ведь чтоб увидеть, надо отпустить, а так не хочется. В этом есть что-то капризное, ведь хочется получить всё из желаемого, не отказываясь от чего-то. То говорит в Аяксе жадность, которой он не стесняется, какой бы темнотой она не таилась в глазах.
- Если нужен ритуал или жертва, то у меня есть варианты.