Там, где жизнь, постоянство невозможно. И более иных неустойчивы экстремальные состояния: в силу природы отклонения от нормы и стремления системы возвратиться в равновесие. Так даже на первый взгляд беспросветная тоска Кави прояснялась периодами благодатной работы и маленьких побед.
В такие дни шаг его становился легче, а пейзажи и людей вокруг он рассматривал с особой благосклонностью. И даже такое весомое обстоятельство, как необходимость пересечь Чинват и углубиться в лес с единственной целью: передать хозяйке Алькасар-сарая весомую часть своего дохода.
Он всё-таки рад был увидеть его. Даже теперь, когда его красота оказалась оплачена неправомерно большим куском его сердца и необозримо длительной кабалой. Последний его заказчик пожелал украсить свой дом бабочками и цветочными орнаментами, он честно признался, что это пожелание произрастает из прогремевшей славы Алькасар-сарая. А, значит, в конце концов всё было не зря. Скромный росток красоты пробивался через камень душащего Сумеру утилитаризма, и хотелось бы верить в то, что вклад Кави в это весом.
— Смотри, Мехрак, это и есть Алькасар-сарай. Сможешь спроецировать его отсюда?
Умный механизм выпустил размерные лучи и деловито заворчал.
— Не подглядывай в чертежи, мне важно потом сравнить точность! — предупредил его архитектор.
Щелчок за спиной Кави не удалось распознать сразу. Но, приученный не делать в лесу резких движений без жизненной на то необходимости, он остался на месте. А когда понял, что это, помедлил ещё секунду, щадя выдержку и не желая испортить кадр, если вдруг случайно влез в чей-то объектив.
На возвышенности действительно стояла тренога с фотоаппаратом, а за ней прятался и сам фотограф. Кави, настроение которого было слишком хорошим, чтобы вот так сразу портить его встречей с Дори, улыбнулся и помахал незнакомцу, а потом, не встретив явного жеста отстать и идти своей дорогой, ловко вскарабкался поближе.
— Привет тебе, достойнейший художник серебра и света. Если позволишь непрошенный совет, чуть выше по склону есть площадка с удобным камнем. Скоро взойдёт луна и слуги зажгут фонари, тогда можно будет поймать отблески витражей на мрачной юкке. Я вижу, твой взгляд чуток к красоте, раз ты выбрал этот ракурс, так что уверен, ты не захочешь пропустить этот вид.
И Кави указал на нависающий над ними обоими обрыв, из-за которого должна была вскоре на запах закатной крови выбраться полная луна.

Фотограф выглянул из-за камеры и оказался не иначе как давно потерянным единокровным братом Коллеи, настолько знакомыми оказались его жесты неловкости при поимке за любимым делом.
— Нет-нет, это ты меня извини, если я вдруг испортил тебе кадр. Мне стоило использовать глаза по назначению, а не как кроту, чтобы заметить твой пост.
Заверения в самых невраждебных намерениях затягивались и становились всё теплее. Кави грели душу взгляды, с которыми люди подходили к Алькасар-сараю, какие слова использовали для его описания друг другу. Не только репортёры и туристы, прибывшие издалека и в лучшем случае имеющие представление о парадигме жилого пространства в современном Сумеру. Даже коллеги аль-Хайтама по Академии не могли найти по-настоящему искренних слов негодования на вычурный и чрезмерно декоративный стиль дворца.
Но интерес таких людей, как этот фотограф, давали надежду, что Кавех всё-таки победил. Если в Сумеру будут приезжать ради Алькасар-сарая, никто не сможет сказать, что это неприглядная абоминация.
Так что фотографа-иностранца Кави заранее любил.
— О нет, мой серебряный друг, фотография пока не стала моим увлечением, хотя видит Малая Властительница Кусанали, время от времени я обращаюсь к кистям и краскам. Но здесь дело в другом. Этот дворец я знаю со всех ракурсов.
Рассыпая бестящие камешки слов, Кави без навязчивости помогал фотографу собираться, и даже предложил более пологий путь до площадки. Рассмотреть её от дороги было сложно, да и путь был неочевиден, так что само собой получилось, что Кави и Мехрак проводили незнакомца.
— Это место многие сочли бы непригодным для строительства, ландшафт сложный и на первый взгляд неподконтрольный человеку. Пришлось приглашать мастера с гео-элементом, чтобы учесть в расчётах всю структуру речной долины, но любые средства стоили того, чтобы творение человека казалось неотделимым элементом места, задуманным самой природой.
Кави, вытянув ноги, сидел на камне и то мечтательно смотрел в сторону дворца, то поглядывал на Мехрака, время от времени высвечивающего столбцы цифр из промежуточных расчётов.
— И более, чем для зрителя, он раскрывается для владельца. Обходя его сад, можно долго не встречать одинаковых по настроению видов. Водопад для созерцания, лес для отдохновения мыслей, склон горы для ожидания и скалы для успокоения душевного кипения… хотя для самых лучших картин, если скромному дилетанту позволено судить, больше бы подошло время через три-четыре месяца, когда начнут расцветать падисары.
Вот тут Мехрак, наконец, начал вычерчивать линии проекции Алькасар-сарая перед собой, как будто немного смущённый пробелами в размерностях и наполнении невидимой с их точки частей, так что Кавеху пришлось подбадривать свой слишком чувствительный инструмент.
— Не огорчайся так, свет мой, я прошу у тебя невозможного, чтобы знать пределы твоей зоркости. В другое время у тебя будет и время, и возможность осмотреть всё со всех сторон, и даже больше…

В несуетливую подготовку фотографа Кави не лез. Знал по опыту, насколько раздражают попытки добрых людей пролезть под руку с несвоевременной помощью. Что любая непрошеная помощь будет несвоевременной хорошо чувствовалось: скромный фотограф со знанием дела выравнивал треногу и испытующе примерялся к пейзажу, словно тот в любой момент мог своевольно убежать из кадра или скорчить рожу.
Зная Дори, Кави бы не удивился, вздумай она извлечь выгоду и из видов Алькасар-сарая, а мерой защиты от фотографов и просто зевак избрав какую-нибудь внушительную пакость. По счастью, негоциантка пока до этого не додумалась, и двое желающих могли провести приятное время с прекрасным (а тут Кави не был склонен скромничать) видом.
— Этот лучик света в царстве хаотичных кривых — мой инструмент Мехрак, — "чемодан" состоил любезную рожицу и приветственно чирикнул. — Это так и переводится с языков северных пустынь: лучик света. Уверен, что должно быть видел это имя в какой-то древней хронике, и надеюсь, что прежний носитель не успел натворить ничего плохого, чтобы опорочить честь хорошего набора инструментов.
Кавех поморгал, заразительно рассмеялся и наконец представился сам, последним в этой тёплой компании, которой для хорошего времяпрепровождения имена не особо-то были нужны.
— А я Кавех. Я создал Мехрака для помощи в делах как ты, должно быть, пересобираешь свой фотоаппарат. Он может точно передать в сухих цифрах ландшафт, на ручной обмер которого могли бы уйти дни вместе с перепроверками. Но до тех благословенных времён, когда я смогу безоговорочно доверять его результатам, нам предстоит ещё многие и многие проверки границ его возможностей. Никто, даже глупец из глупцов, не обопрётся на палку, не зная заранее, что она может выдержать вес вчетверо его превышающий... Смотри, смотри, владыка застывших мгновений, сейчас будут зажигать фонари, прощаясь с вечерним солнцем! Смотри же, ночные цветы пробудились, меняя вид парадного сада!
Кавех подобрался и хлопнул себя по коленям в азарте, словно бы предсказанные им события вовсе не обязаны были случиться, не были закономерным ходом природы и человеческого распорядка, а редкой удачей, выпадающей лишь раз в столетие.
— Тешу себя надеждой, что кто-нибудь отдыхает в эту пору в серебряной гостиной, ведь там фонари и ветви обрмаляют ещё видимый водопад, рождая сказку. Обидно, если некому этим насладиться.

Отредактировано Kaveh (2024-10-04 14:49:57)

Кавех в молчании встретил приход сумерек в Алькасар-сарай, как торжественную процессию царя в древнем дворце счастливейшего из государств. Так, словно никого больше вокруг не было: только он и дворец, каждый час жизни которого был рассчитан и выверен, описан на бумаге и подчинён строгой геометрии чертежей. Чистое волшебство, уложенное в практическую математику.
Ни единого момента своей жизни Кавех не считал строительство ошибкой. Трагедией — возможно, но ошибкой — никогда. Его появление на свет было оплачено кровью его сердца, но от того возможность увидеть, как воплощённая мысль живёт в реальности была только ценнее.
А восхищённое внимание людей говорило о том, что он всегда был прав. И это более всего мирило Кави с реальностью, в которой он обанкротился и вынужден львиную долю своего заработка отдавать Дори, а временами крутиться как самоса в масле лишь бы поспеть с оплатой долгов и съёма комнаты. Всё ради того, чтобы и через столетие к Алькасар-сараю приходили люди, подобные Иву Шарлотту Ньепсу из Фонтейна.
Вспомнив о нём, Кави обернулся.
— Моя дендро-энергия. Источником энергии для него является Глаз Бога, да не оставит Малая Властительница Кусанали всех нас своим благословением. А основа его операционноый системы — технологии первозданных конструкций аль-Ахмара, мир его праху. Для нашего времени они непроницаемы как чёрный ящик, но всё же к ним можно найти подход.
Кави похлопал инструмент по торцу и заслужил проекцию довольной рожицы на экранчике. Честное слово, порой странно было наблюдать механизм более эмоциональный, чем в теории живой и человечный аль-Хайтам.
— Я бы хотел посмотреть на твои снимки, мастер Ив, если ты снизойдёшь до любопытства столь мелкого, как моё. Давай спустимся в сад, нам не помешают. Мне в любом случае нужно зайти внутрь и поприветствовать хозяина, пусть кошель его не опустеет вовеки веков.
От совсем крохотной иронии Кави всё-таки не удержался, не способный полностью простить Дори то, что произведение искусства в её глазах было не более чем претенциозной коробкой для хранения моры.
— Много времени это не займёт, а потом я смогу проводить тебя до города. Ночная дорога по лесу по-своему прекрасна, но немало путешественников прошлого и настоящего подтвердят: в компании на ней и приятнее, и безопаснее. Что скажешь?

Кавех быстро понял, что неверно подобрал слова, но подал сигнал об этом не сразу. Искушение было велико, ведь чужой взгляд на его возлюбленное творение — мёд на душу творца. И пусть в словах он не испытывал недостатка, пускай добился признания и славы, но взгляд художника не может быть чем-то обыденным.
А Ив Шарлотт Ньепс, без сомнений, был художником.
Обывателя легко запутать, а мнение его за руку отвести к нужной формулировке. Другого творца так просто не обманешь.
— Видят Архонты, мастер Ив, твои карточки из Сумеру мне бы тоже хотелось увидеть, ведь я живу здесь всю жизнь, а ты смотришь на него новыми глазами. И, если позволишь, я непременно приобрету копию твоего выложенного драгоценностями памяти альбом. Но сейчас я хотел, если это не противит тебе, увидеть твои готовые фото.
На ярко освещённом витражами крыльце зашевелилась тень. Кави, узнавший Гоштаба издали, легонько обхватил фотографа ладонями за плечи.
— Мне нужно идти, мой друг. Ты волен позабыть о моей грубой и неуместной просьбе через четверть часа, когда я вернусь. И из сада тебя никто не выгонит, я предупрежу слуг. После встречи я подожду тебя вон в той беседке и надеюсь, ты позволишь проводить тебя до города.
Потратив ещё пару минут на прощание, Кави бодро взбежал по ступеням дворца и исчез в лиловых фрагментах, любезно раскрытых дворецким.

Четверть часа спустя Кави действительно вдыхал напоённый сырой прохладой воздух в беседке над обрывом, но к фонтейнцу быстрым шагом вышел навстречу, стоило только заметить его силуэт на подсвеченных золотом и серебром кустах у дорожки.
— Мастер Ив, ты дождался меня, нет ничего столь же тепло обнимающего моё сердце. Хватило ли тебе времени? Сумерские сумерки коротки в сравнении с аккуратным градиентом темноты Фонтейна, а ночи без луны темны как сон. Да и груз, разделённый на двоих, легче вчетверо.
Хлопнув нового знакомого по спине, Кави широко улыбнулся как человек, избавившийся от бремени, и зашагал рядом. Пусть застенчивый фотограф и явно терялся от самой простой и сдержанной доброжелательности, но чуткий к чужому неудобству Кавех нятянутости не чуял, а потому позволил себе просто начать с того же места, где они закончили беседу.
Мехрак с видимой охотой вертелся перед ними, хотя большую часть объяснений об его работе Кави пришлось давать на пальцах, а под конец с сожалением вздохнуть.
— Мы всё ещё мало знаем об энергии артерий земли, а о движении энергии небесной — и того меньше. Но механизмы аль-Ахмара удивительным образом хорошо взаимодействуют с Глазом Бога. Одна лишь сложность: для того, чтобы создать подобный механизм, нужна неповреждённая призма первозданного механизма. Те же, что находят экспедиции в пустыне, или уже ни на что не годны, или оказывают агрессивное сопротивление изучению. Мне бесконечно повезло найти такую и преобразовать в личный лучик света.
Кави рассеянно погладил чемодан вдоль узоров и вновь целиком обратился вниманием к Иву.
— Жаль, что он из окружающего умеет извлекать лишь цифры да линии ландшафта. В этом он далеко проигрывает фонтейнскому фотоаппарату, да будет его создатель счастлив по эту и по ту сторону жизни, как хранят счастье его создания. В Сумеру эту технику встретишь не часто, а жаль. Светопись — потрясающее изобретение Фонтейна. В чём особенность твоего метода?