…с застывшим блеском замирает широко распахнутый взгляд Теа. И когда мир, перевернувшись, стабилизируется в новом состоянии, та открывает рот, но не издаёт ни звука, немо проглатывая втянутый воздух, чтобы через пару мгновений повторить попытку что-либо произнести. Сопротивляться бессмысленно, и ей удаётся лишь со всем смирением мира выдавить из себя один короткий, но преисполненный, многозначный звук:

— А.

И только лишь когда весь стальной круг административного этажа смыкается кольцом у лифта, когда захлапываются тяжёлые двери подъёмника, Теа чуть поднимает ладонь в знак мира:

— Вы можете меня поставить. Правда.

Бежать-то отсюда было некуда.

Что ж, герцог послушно спускает Теа вниз и насмешливо смотрит: полегчало хоть немного?

— Поговорим после осмотра, — говорит он голосом, не допускающим возражений. Подозревает, что сейчас должен быть скалой, а не тёплым чаем на дне чашки.

Сиджвин осматривает Теа, то подсвечивая её разными фонариками, меняющими цвет, то осторожно потирая её руки своей маленькой ладошкой. Герцог меж тем садится царственной задницей на стол, свободный от предрассудков лекарств и бинтов, и решительно открывает тот самый второй документ, который «в приоритете».

Теа только повторяет: «Я в полном порядке. Повреждений нет. Всё хорошо.»
Всё.
В.
Порядке.

И время осмотра утверждает эту мысль в заключениях старшей медсестры, — но только касательно физического здоровья. О душевном… Совсем иной разговор.

Поэтому и чудодейственный напиток Сиджвин был принят со смиренным покоем. И с таким же рефлексом, зато без инстинкта самосохранения, был сделан глоток сразу после…

Теа закашливается, но тут же сглатывает — и обжигающую горечь здоровья, и, вероятно, собственные слёзы. Со всё той же растянутой на домкрате улыбке извиняется и собирается в вектор — строго по линии, спине и плечи, руки на коленях под нужным углом, разве что у головы потерялась стрелка.

— Б-благодарю. По поводу этих бумаг… Информатор обещала полный комплект, но при очной встрече с вами, В-Ваша Светлость.

Сиджвин кивает — «она в порядке» — и герцог взглядом просит уйти её в другую комнату. Мелюзина, конечно, не повязана с контрабандистами — такое и в страшном сне не придумаешь — но запросто может по доброте душевной написать обо всём Нёвиллету. Ризли пока не готов к этому. Не так и не сейчас.

Он включает чайник, который спрятан в лазарете специально для важных переговоров — что-то он зачастил принимать важные решения именно здесь  — и ставит перед Теа чашку чая. Самого обычного, без особых изысков, но крепкого и ароматного.

— Расскажите свои впечатления, — просит он, — О том, что случилось, и о той девушке. Я получил доклад Ви, но мне важно услышать и вас.

— Да, конечно, — Теа благодарно кивает, когда принимает чашку, и тут же опускает взгляд к чайной глади; приступает к тому, что получается у неё лучше всего, к систематизации информации: — Она представляет интересы некоей группы лиц, и они намерены обсудить все дела с вами напрямую. Не смогу сказать точно, как именно они связаны с контрабандой, но, предполагаю, они подвергались опасности из-за организатора. Она показалась… очень напуганной.

— Это было... так неожиданно, — начинает Теа, её голос дрожит, а глаза наполняются слезами — Мы сидели в баре. Заказали чай. А официантка... милая девушка, но когда заметила, что мы всё поняли...

Смалкивает, с трудом сдерживая звучные рыдания. Теа закрывает глаза, пытаясь прогнать образ, который преследовал её до сих пор.

— Она... она начала исчезать. Понимаете? Как нагретый до плавления воск... Её руки... и ноги...

Плечи содрогаются от беззвучных рыданий. Теа закрывает лицо руками.

— Так не бывает. Как это возможно. Этого просто не должно быть.

Слова обращаются истерично быстрым, неконтролируемым набором тихих слов. Те срываются, напуганные, и ютятся в ладонях, что уже накрыли лицо.

Ризли показывает, что внимательно слушает, время от времени вставляя различные вариации «угу».

— Это чудовищно, — говорит он участливо, — Кто угодно бы пришёл в ужас от такого зрелища. Такого действительно не должно быть.

Его рука медленно гладит спину Теа в успокаивающем ритме: вдох — ладонь вверх, к шее, выдох — останавливается у нижних рёбер. Он не прерывает Теа и не возвращается к делам. Ждёт, пока ей станет немного легче.

Застывший прежде, а теперь разливающийся удушающим жаром ужас накатывает волнами. Теа успевает только всхлипнуть, как, грудь снова сдавливает тягучая боль.

— Это не… Это никак… Это…

«Это не поддаётся объяснению», — хочет сказать Теа, но совершенно простой, а потому естественной и жестокой природы ужас перед необъяснимым перехватывает её дыхание. Сложно разделить, что именно кажется непонятным: состав вещества, обладающего такой силой, или же состав души того человека, что вздумал использовать это на живых людях.

За отсутствием каких-либо сил и разума, Теа, гласно всхлипнув и качнув плечами, прячет в ладонях лицо и с новой звучностью принимает рыдать. В поисках хоть какого-то маяка в пространстве она едва оборачивается и утыкается лбом в плечо Ризли.

Плечо стремительно мокнет, и Ризли, если быть честным, этому рад. Носить в себе всю тревогу пополам с отчаянием — не лучшая идея, и славно, что их есть куда выплеснуть — вот, например, герцогу за шиворот. Он отмечает, что Теа не добавляет к водовороту эмоций ещё и смущение из-за своего якобы неподобающего поведения. Возможно, это только пока. А может, они наконец прошли этот этап.

Он редко встречает людей, из-за которых хочется встать лицом к лицу с реальностью и хорошенько потрясти её за плечи, мол, «ты что творишь?».
Он не может отменить все чудовищные вещи, свидетелем которых стала Теа, но может сидеть спокойно и ровно, подавать пример размеренным дыханием и слегка приобнимать за плечи. Что он и делает.

Где-то в наружности солнце скрывается за горизонтом.

Нутро тем временем мало-мальски остывает, уступая выплаканным горестям. Тяжесть, сдавливающая грудь, не уходит, но дыхание, по крайней мере, становится тонким и лёгким, способным протиснуться.

— Она просто... — всхлипывает Теа, её голос дрожит. —  Растворилась. Живой человек, и его больше нет.

Теа делает глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Она отстраняется от герцога, но его рука остаётся на её плече, а её — у него.

— Мы не… Мы должны что-то сделать…