Фремине пробуждается резко от оглушительного звона удара металла о металл. За окном раздаются грубые ругательства. Спросонья, едва оглянувшись по сторонам, юноша понимает из криков, что не поделили найденные детали. Ночные вылазки по старым и заброшенным трубам могут принести много интересных находок — от поломанных и потерявшихся жандарматонов так и до настоящих сокровищ, которые пережили не один десяток лет. Маленькая комнатка Фремине погружена в сырой мрак. Потирая глаза, собираясь уже вставать, юноша жмурится из-за открывшейся двери.

- Только проснулся? Опять засиделся над заказами? Я же просила быть внимательнее к своему здоровью, дорогой. Конечно, поручение месье Симона важно, но что мы будем делать, если ты заболеешь?

Женский голос так легко и естественно ворвался в эту тяжелую темноту комнаты в одной из покосившихся квартирок Флев Сандра. Его одного хватило, чтоб акцентировать внимание на пробивающемся через тоненькие шторы искусственном свете, а из-за спины остальной части квартирки доносился запах горячей еды. Сама женщина сияет так, что на нее смотреть сложно, а нежный и полный заботы голос заставляет уже невольно улыбаться. С собой она впустила и запах теплого хлеба. Уже явно не получится поспать лишние пару часов. Фремине тянется, садясь на кровати.
- Мама?.. А где Лини и Линетт?
Вопрос задан инстинктивно, потому что это кажется… частью чего-то привычного. Это очень важный вопрос, заставивший сердце прямо с утра пораньше тревожно екнуть. Но от взгляда женщины юноша смутился, сев ровно.
- Дорогой, не пугай меня так. С чего таким знаменитым артистам быть у нас? Тем более в таком бардаке.
Она оглядела вывернутые прямо на пол ящики с деталями — сам Фреми и не вспомнит, что он искал. От этого стало стыдно. Женщина подходит ближе, привычно разглядывая с интересом обложку книги на кривоватой и ржавой тумбочке у кровати. Фремине смотрит на нее осторожно из-под длинной челки. Конечно же, его отчитают, пусть и с большой заботой.
- Так и думала, опять читал после поздней работы. Малыш, ты же знаешь, что только так вредишь себе. Давай так, если мы сможем постараться в этом месяце, то я преподнесу тебе подарок. Интересно тебе, что это будет? - выдерживая паузу, женщина с нежностью проводит ладонью по встрепанным светлым волосам — тот же оттенок, что и у неё. Фреми смотрит, затаив дыхание. - Как тебе такое: твоя мама достанет билеты на их шоу.
Мир будто замирает. В груди отзывается всё надрывной ноющей болью. Нет, он должен быть счастлив! Увидеть хоть кусочек искусного волшебного представления уже что-то невероятное, а здесь обещание о билетах на все шоу! Отчего-то дыхание перехватывает, в глазах будто на мгновения поднимается туманная дымка. Становится страшно от ощущения жуткого одиночества. Еще немного, и это перейдет в тревожную панику. Почему-то осознание этого делает только хуже.

- Что такое, мой дорогой? Что-то болит?
Её нежные руки решительно хватают его за лицо. Так близко она кажется еще ярче, чем он помнил. Нет, зачем ему помнить, ведь он видит маму каждый день. Чем он знает — более правильная формулировка. Коснувшись своим лбом его, женщина выждала время и вздохнула.
- Это всё из-за плохого сна. Ладно, на сегодня ты прощен, малыш. Приводи себя в порядок, и идем завтракать.

Даже после её ухода в маленькой комнатке невероятно тепло. И крики, полные ругани и пьяных подвываний, не могут так просто забрать улыбку, с которой Фремине встает с кровати.
Захламленная комната и правда очень маленькая, и с каждым годом будто всё меньше, но не менее уютнее от этого. Кровать и большой стол — это всё, что было из крупной мебели, не считая множества шкафов, шкафчиков, комодов, полок и полочек. Какие-то вещи лежат у противоположного конца кровати, как раз переодеться из пижамы. Немного затертый, но чистый рабочий костюм. Он немного великоват по размеру Фремине, но тот не жалуется.
На столе среди множества часов разных моделей и видов, неисправных игрушек, нескольких граммофонов… И правда, мама права, тот еще бардак... Нет, на столе среди всех поломанных механизмов сидел… прототип. На нем нет корпуса, сердцевина явно тестовая, но контуры изделия напоминают…
- Пер?..
Затхлый влажный воздух Флев Сандра заполняет собой всё пространство. Он ощущается очень тяжёлым и душным. На поверхности у воды он совсем не такой. Мир вокруг блёкнет, а самому Фремине становится невероятно холодно. Так, что он даже не дышит. Из-за этого, вздрагивая, он заходится кашлем.
Но мрачное наваждение отступает, как только голос матери напоминает ему о завтраке. Согнав с себя сонный морок, уже не смотря на стол, Фреми быстро переодевается, перехватывает сползающий рукав ремешком и поскорее покидает тесную комнату.

- Садись уже, остынет ведь! Ох, скорей бы мадам Ибер оплатила ремонт. Ты же закончил с её поручением? Тогда еще пара таких заказов, и мы, может, даже сможем переехать в новую квартиру. Как раз ближе к территории Спина-ди-Росула. Под их покровительством живется надежнее всего.
Под окнами дома продолжается громкая возня, но проснувшийся район уже полнится детскими голосами, звуками беготни и тяжелых сапог, лязгом рабочих. Всю эту какофонию связывает меж собой плеск воды по трубам.
- Вот бы накопить еще побольше! Сможем снять комнату у мастерских на поверхности, может даже брать заказы куда дороже. А вдруг тебя возьмут подмастерьем? Только представлю, как мой малыш в форме мастеровых Лепота. Тебе очень пойдет!
Водянистый суп еще горячий, и даже тарелка матери выглядит сытной — всё же она любит откладывать ему больше. Приходится уговаривать каждый раз, и это дается с отдельным боем.
- Я правда постараюсь изо всех сил, и тогда куплю тебе самое красивое платье. Или несколько! Чтоб все видели, какая у меня мама невероятная.
Её тёплый смех заставляет все звуки, даже капающую с труб воду за пределами квартирки, затихнуть. И правда, чего унывать, когда у них есть стремления и мечты, когда есть цель, когда… На глаза Фремине попадается один из первых рекламных плакатов невероятного магического шоу маэстро Лини и его ассистентки Линетт. Он помнит каждый из них, ведь они до сих пор хранятся в их мастерской. Новый реквизит, старый реквизит, всевозможные костюмы, заметки о новых фокусах, бурные их обсуждения. Так приятно просто сидеть поблизости недалеко от них и наблюдать за новой репетицией.

- Фремине?
Голос женщины вырывает будто его из темного омута. Смотря на пустую тарелку перед собой, юноша морщится от того, как у него болит голова. Словно дробится на мелкие осколки, и они болят каждый в отдельности. А на этих осколках, на гранях…
- Мама, помнишь, был… медальон? Я бы хотел его посмотреть, можно?
- Медальон? Он в полном порядке. Он на мне, вот, - она показывает медальон на своей шее. И правда, он. Фреми молча смотрит на маленькое изделие. Оно и правда ей очень идет.
- Это не он, мама. Я схожу проверю.
- Малыш? Постой, малыш, мы же еще не закончили!
Фреми хорошо помнит, где он лежит. Дом напоминает лабиринт из коридоров, комнат и смежных комнат. Но в нем Фремине никогда не терялся, хорошо запомнив, где его небольшая комнатка. Подняться по лестнице, пройти коридором налево, третья дверь. Главное не напугать спящих кошек. Но шаги матери за ним всё равно не утихают, а стоит схватиться за ручку и раскрыть дверь, как на него смотрит тесная, заваленная бесчисленными ящиками и коробками с деталями комната. Они едва пару шагов прошли от стола до двери, когда рука мамы легла на плечо Фреми, но по его ощущениям они бегали по бесчисленным коридорам, бегали, а она звала его и звала. Так, что даже он запыхался.
Её рука теплая, обнимающая его со спины. Она не хочет отпускать. Отчаянно не хочет. Но это последний шанс ему выжить, ведь дальше их маленькую семью ждут только несчастья. А за призрачный шанс счастливой жизни для него эта женщина готова была обратиться даже к тем, кто намного хуже ростовщиков, кредиторов и бандитов.

Фремине протягивает руку и опирается на край комода. Дышать тяжело, особенно когда его так сильно сжимают. До боли. Будто затягивает поток двух течений, когда не повезло оказаться между ними. Очень больно.
Скрипнули полозья направляющих. Фремине специально сделал так, чтоб они скрипели, когда выдвигается ящик — он должен знать, что его открыли. Он должен не хотеть его открывать. На дне большого ящика лежит платок, а на нем блестит серебро медальона. Даже следы засохшей крови не могут спрятать его красоту, только кольнуть сердце.
- Малыш, зачем тебе это?
Её руки мягко берут его за лицо так, чтоб он смотрел в глаза. Отводят челку в сторону, заправляя волосы за ухо. Она улыбается мягко — совсем не злится.
- Столько тревог, столько боли и лжи. Ты же знаешь тот мир, в котором живешь. Со мной тебе не будет больно никогда. Мы будем жить вместе, как всегда. Да, как есть скромно, но мы справимся. И… зачем нам комната и мастерские? Может, ты хочешь дом? Мы можем жить на поверхности где-нибудь у моря. У тебя будет своя библиотека, можешь завести сколько угодно…
С каждым её словом, с каждым обещанием невероятно больно. Найти в себе силы, чтоб взять маму за плечи, отодвинув от себя, не так просто. Она такой и была: хрупкой, светлой, всегда улыбающейся и прилагающей все силы ради них двоих. Хочется принять её объятия и никогда, никогда больше не открывать глаза.

Короткий стук, два длинных, короткий. Короткий стук, один длинный, короткий. Три долгих стука. Три коротких стука. Один длинный стук, один короткий стук. Два коротких стука. Три коротких стука. Длинный стук, два коротких, длинный.

Дышать и правда нечем. Приходится приложить усилие, чтоб стянуть с себя шлем. Тяжело делая судорожный вдох, утирая слезы, Фремине понимает, что сидит на полу в полной темноте. Судя по тому, что видит перед собой едва — в углу комнаты, не у кровати. Ему сложно сказать, темно из-за зашторенных окон или действительно время позднее. Ему нет дела до времени, он зажимает свой рот рукой, чтоб не дать лишнему всхлипу вырваться. Подтянув колени к груди, глядя на лежащего на полу перед ним Пера, Фреми мелко дрожит. С близнецами же всё в порядке?.. Он должен проверить, как только сможет справиться со слезами. Нельзя, чтобы кто-то видел его таким… Каким он есть. Еще более маленьким, еще более отвратительно бесполезным.

Вместе с тихим смешком, будто утирая слезы, одна мысль заставляет юношу замереть. Так, что только собственный стук сердца кажется оглушительно громким. Такое чувство, что всё вокруг наполняет тяжелая, смеющаяся над ним темнота.

А дома ли он? И настоящий ли это дом?