[status] [/status][icon]https://i.imgur.com/XaZEyzw.png[/icon][sign] [/sign][mus] [/mus]
Совместно с Эи.
На ладонях раскрытых Она протягивает то, что нарекла выбором для него. Смешно, смехотворно, болезненно это после всего пережитого, и он, почти не задумываясь, протягивает руку к образу Сердца Бога, который уже и так был выбран. Не им, во всяком случае не полностью, но это и не важно. Он не хотел вновь что-то менять, особенно на эфемерное «материнское чувство», которому стоит довериться. Было ли ей веры?..
Пальцы замирают, не касаясь материализации заветного гнозиса даже близко, потому что является кукле видение.
Посреди выжженной, пепельной земли, под тяжёлым небом с чёрными всполохами, в какофонии криков и болезненном рёве сражения, что удалось выиграть лишь с трудом: в этом пейзаже багряными красками на коленях стоит он, взрывая напитанную кровью землю, и держит в руках... Создательницу? Она похожа, но в то же самое время отлична своим образом; на застывшем лице маска смерти. Она умерла только что.
И тогда кукла понимает, что видит память о том, что было. Он видит смерть божественной сестры глазами своей Создательницы и, склоняясь к телу, рыдает горькими слезами Её боли и отчаяния. Сквозь себя пропускает муку защитника, что не смог отразить удар, ради которого был явлен в мир. И принимает от мёртвой Макото — её звали Макото! — Сердце Бога, что мёртвой уже не нужно было.
И видит вновь он, как пришлось, оберегая этот дар Селестии, убивать. Друзей, что обезумели, и ближайших союзников, что готовы предать себя и весь мир, заразившись отравляющей пустотой Бездны. Нести смерть, чтобы остаться в одиночестве.
...которое, впрочем, не пугало куклу. Он довольно видел смертей, изрядно убивал своими и чужими руками, и одному ему довелось провести почти всю свою жизнь, ни с кем не задерживаясь надолго в попытках не привязаться к очередной излишне скоротечной жизни.
И всё же, сжав зубы, он отдёрнул руку от образа гнозиса. Не потому, что вдруг передумал, о нет: но предложение Создательницы рассказало ему о многом. Будет лишь честно и правильно рассмотреть оба варианта из предложенных. Хотя бы потому, что Она предлагает, а он выше того, чтобы поступать столь же пустоголово и поспешно, как это делает Она. И поэтому кукла протягивает ладонь к хитроумному механизму, готовясь к следующей части воспоминаний. Он заранее знает, о чём они будут.
О нём. О Её чаяниях и стремлениях воплотить в нём то, что Она замыслила. Ничего нового для куклы там нет, он лишь испытывает странное чувство, словно земля уходит из-под ног, когда наблюдает со стороны Её божественную мастерскую и Её глазами видит себя: чертежи, наброски и материалы. Видит, как Она созидает, как из-под её рук выходит его оболочка, пока что пустая. Странно всё же видеть себя неживым и разобранным по частям на столе, пускай живым он себя уже давно не считает, и видел не раз на столе свои руки и ноги... но тот стол был другой, и всё было не так.
Эта память — Её, но кукла помнит лишь немногим меньше, и это странное время за пару дней до обретения сознания вплетается в его собственное ощущение себя, в его осознание себя, в его осмысление себя. Он видит последние минуты своего созидания: Она легко касается его шеи и отмечает то место, откуда по кукольному телу разлилась настоящая жизнь.
До боли странно чувствовать это с другой стороны. Усталость и умиротворение, но без отчаяния или злобы на мир. Нежное удивление и тихая гордость разливаются волной Её эмоций, когда Она наблюдает за тем, как...
...он открыл глаза и посмотрел на свою Создательницу безмолвно и внимательно, без неприязни, страха или пиетета.
— Я понятия не имею, о каком материнском чувстве Ты говоришь, — кукла избегает смотреть в глаза Создательнице, предпочитая рассматривать образы сердец в её руках. — И уж тем более во мне нет никаких сыновьих чувств к Тебе. Это, — он кивает на Сердце Бога, — мне знакомо. Я это всё чувствовал. А это, — теперь он обращает взгляд на механизм по соседству, — я никогда не знал. От Тебя, во всяком случае.
Тем не менее, кукла немного знает о том, что такое мама. У него, совсем недолго, но была такая. Во всяком случае, о Хисахиде Наоко иначе думать не получалось даже спустя столько сотен лет. Несмотря на всю ненависть и её предательство. Поэтому кукла знает даже слишком хорошо, к своему недовольству, что на маму сложно злиться, даже если она даёт поводы. И что маме надо очень и очень постараться, чтобы дитя её действительно возненавидело. Эи оказалась очень способной матерью в этом смысле.
Отчаяние.
Кукла отчётливо осознаёт, что весь его гнев, вся его боль и зависть обернулись отчаянием и ненавистью уж скорее к себе из-за того, что он всё-таки готов довериться вновь. Потому, что никогда не хотел ничего, кроме этого. Потому, что никогда не просил ничего, кроме этого. Неужели просто нельзя разрешить себе такую малость, как получить то, что и так по праву твоё?..
— Но мне нравятся Твои слова о моей собственной воле. Это никак не связано с тем, что я проникся твоим горем утраты или что-то такое. Но Ты права в том, что Сердце Бога не отвечает моему желанию... быть собой, — слова такие лёгкие и простые, но с каким трудом они дались! Он колеблется ещё миг или два прежде, чем окончательно утвердить свой выбор и коснуться образа механического «сердца».
В тот миг, когда Его ладонь накрыла Её ладонь с предложением «сердца», вся Эвтюмия словно замирает. Она не смеет дрогнуть, не смеет двинуться хоть на сколько-то, пока Электро не проходит сквозь Его пальцы, закрепляя сделанный выбор. Эи развеивает образ Гнозиса и наконец позволяет себе сделать шаг ближе, осторожно накрывая руку своего Творения с другой стороны, крепко держась за Него.
— Это не только слова, но и моё обещание, которое, я уверена, смогу сдержать. Потому что знаю, что не буду держать его в одиночку, теперь нет. — Голос Райден, тихий и мягкий, предательски дрожит и ей приходится несколько секунд помолчать, прежде чем заговорить вновь. — Твоё сердце, настоящее, будет биться лишь по твоей воле. Я хотела бы… Хотела бы помочь тебе во всём процессе создания, но это точно будет нечестно. Ты сам определишь, в каком ритме будет биться твоё настоящее сердце, а я буду рядом, чтобы помочь. Ты заслужил право творить своими руками, как и заслужил право называться «Сёгуном»... Как и заслужил право просто – называться.
И среди всех сказанных слов, среди всех тех невысказанных чувств, страхов, чаяний и надежд, лишь на последнем величественная госпожа Наруками Огосё, впервые за долгое время, улыбается по настоящему.
«Право называться». Это куда как больше, чем золотое перо и сердце, ведь по приходу в мир он имени не получил. Назывался по-разному, принимал любое, лишь бы было хоть что-то. Потом отрицал имена вовсе, не считая это необходимостью. А теперь кукла может в самом деле обрести имя. Своё собственное.
Создавать самого себя — это странно, но кукла с готовностью соглашается, пускай знает довольно мало о собственном внутреннем устройстве. Это не было так важно, как жест Создательницы, пригласившей стоять возле себя, как равного. Это было не так важно, как возможность принять решение о себе и получить одобрение.
Впервые за всё время.
Единственное, чего он не может сам — это поставить завершённое сердце внутрь себя. Кукла отдаёт его своей матери и самостоятельно открывает корпус на груди, закрывая глаза.
И открывая их вновь, для него прошёл лишь один миг. Внутри уже билось то самое сердце, которое он выбрал и создал. Внутри ещё было достаточно сумбурных эмоций из злости, обиды, непонимания, печали. Но была там и радость. Там была надежда. Отныне там было всё вместе — был он сам, весь без остатка, каким он принял себя.
И Рэй понимает, что теперь у него есть имя.
