Стыдно.

Эи понимала, что после всего, что случилось между ней и её творением, она не получит ответ робкого и нежного конструкта, который побоялся бы ранить чувства своей создательницы. Она также знала, что услышать его слова будет тяжело, возможно даже невыносимо, но даже будь у неё всё время этого мира никогда бы госпожа Наруками Огосё не смогла бы приготовиться к тому, что она ощущала в этот момент.

Страшно.

Когда обломки меча с характерным хрустом разлетаются под ногами у девушки, она хочется сжаться в самый маленький комочек нервов, сомнений и мыслей, которым могла себя представить укрыться так глубоко в Эвтюмии, как только можно. Ментальная крепость сёгуна ответила на эти чувства глухим раскатом грома и сгущающимися тучами над головой. Как же хочется, чтобы сейчас пошел дождь, чтобы спрятаться за стуком крупных капель воды по земле.

Больно.

Ткань кимоно мнётся между пальцев Райден и кажется, что силы в её движении хватит, чтобы разорвать не только ткань одежды, но и грудную клетку. А внутри что-то сжимается, скручивается и невероятно жжет, колет, как будто самый страшный момент жизни Архонта вновь становится неизбежной реальностью. В прошлый раз, когда это место стало темницей из глубинных воспоминаний Эи была возвращена к самым трепетным воспоминаниям, связанным со своей любимой сестрой. Ей пришлось силой вырывать себя из плена иллюзий, напоминая о самой ужасной трагедии, что способна случиться с близнецом. В тот раз ей хватило сил это выдержать, у Эи было ради чего прорываться через эту боль, и преданные идеалам вечности подданные помогли своей богине, однако сейчас вера народа была обращена на другого.

Неизменно.

Райден Эи не может вернуться в прошлое и спасти Райден Макото, лишь стараться изо всех сил сохранить драгоценное наследие первой повелительницы Иназумы. Когда творение Архонта произносит свои последние слова, девушка смотрит на него не отрываясь и снова видит тот же образ, от которого в решающий момент рука великой мечницы дрогнула. Его идеальный контур лица, столь ровные черты и глаза, наполненные самым искренним непонимание, самой чистой мольбой и простой детской злобой. Творение смотрело на создательницу, и у неё не было тысячи слов, нужных для объяснения. Разве поймёт он, что стал самым лучшим напоминанием о первом, настоящем сёгуне поскольку Эи создавала его с мыслями о наследии своей сестры? Будет ли ему понятно, что вместо идеалов о “Вечности Иназумы” он стал отражением “идеальной памяти о той, что хотела Вечности для Иназумы”. Любознательный, чуткий, бесконечно добрый к этому грубому, холодному миру, что стремиться отобрать у тебя всё и двигаться дальше.

Вместо всего этого она делает единственное, на что хватает сил.

Мысли о сестре, стране и людях, о своих прошлых поступках, утратах – всё ушло на второй план. Эи сорвалась с места столь молниеносно, что мыслями не успевала за собственным телом. Руки её обхватили стоявшую впереди куклу и сковали в объятиях таких крепких, что не будь он божественным конструктом, то разлетелся бы как тот клинок. Девушка прижимает его к себе так близко, как только может, ведь она не хотела всех этих испытаний для этого создания, нет, и это тоже её ошибка.

— Прости, я… Прости.

И больше сказать она ничего не может, а долгожданный дождь так и не идёт, и эхом разносятся всхлипы творца от того, что было и что будет.