Прямой и неожиданный вызов по его второму имени, которое он слышал так редко, вызвал у него беспокойство. Это имя было слишком личным, и он ассоциировал его с матерью, когда она звала его домой, или с официальными обращениями, связанными с серьёзными делами. И уж точно не ожидал услышать его на улице, под ярким солнцем, в таком неожиданном месте.
Ив вздрогнул, краем глаза уловив силуэт. Женщина, стоящая перед ним, была высокой и держалась с напряжением. Когда он осторожно поднял голову, пытаясь разглядеть черты её лица, что-то внутри него шевельнулось. Словно смещённая мозаика, неуловимый контур. «Эи-но-Тенно», — её поспешное имя зазвучало в ушах, как чужая музыка.
Эмоциональная вспышка женщины застала его врасплох; резкость её слов сбила с толку. Ив почти отступил, болезненно отшатнувшись и оглянувшись в поисках выхода. Но этот выход был иллюзорным, он это понимал. Чуть отступив и стабилизировав себя, он наконец осознал, что её вопрос — само её обвинение — были самыми важными для него, и он не мог оставить их без ответа…
Тяжёлый выдох вырвался из его груди, как пар из кипящего чайника. В этом выдохе было и облегчение от узнавания, и усталость от необходимости отвечать. Резким движением, словно разрушая какой-то внутренний барьер, Ив схватил свободный стул, развернул его спинкой к столешнице и, широко расставив ноги, опустился на сиденье. Его движения были резкими и угловатыми, как у марионетки, чьи нити слишком натянуты. Так было удобно — с его тонкой, высокой и нескладной фигурой, кажущейся чуждой и нестабильной на фоне изящной мебели кафе; словно тень, просочившаяся из другого мира.
Ив опёрся локтями на спинку стула, сцепив пальцы в замок. Его взгляд был устремлён внутрь себя, словно он искал там слова, которые так трудно было найти снаружи. Уличный шум отступил, словно по команде, оставив его наедине с этой женщиной и с тем, что она, по своей неосторожности, потребовала.
За спиной Ива ощущалось тепло солнца, но в его глазах читалась лишь тень сомнений. Он смотрел сквозь Эи-но-Тенно, словно пытаясь разглядеть что-то, что было скрыто за её спиной, в глубине уличного потока. Ему было неуютно под её пристальным взглядом, но когда речь зашла о фотографии, что-то в нём изменилось. Тревога отступила, уступая место привычной, почти механической уверенности.
— Ваша камера… — он запнулся, подбирая нужные слова, стараясь быть как можно более тактичным, но правда есть правда, — …не совсем соответствует тем задачам, которые обычно ставят перед собой фотографы, стремящиеся к созданию действительно долговечных и качественных снимков.
Он снял с фотоаппарата небольшую юлинзу и, не глядя на Эи-но-Тенно, поднёс её к свету, рассматривая отблески солнца на стекле.
— Размер имеет значение, — наконец поднял он взгляд, но смотрел мимо неё, на крышу соседнего здания. — Карточка… вот, оцените сами, — он показал пальцами крошечный прямоугольник. — Оптические свойства, обусловленные миниатюрными линзами, не позволяют достичь высокой чёткости и детализации. Страдают углы кадра, появляется дисторсия…
Он снова опустил глаза, словно пытаясь укрыться от чужого взгляда, но продолжил, увлечённый темой.
— В условиях недостаточного освещения, например, вечером, эта камера практически бесполезна. Светочувствительность плёнки оставляет желать лучшего, а встроенная вспышка не способна компенсировать недостаток света, лишь создавая плоские, неестественные снимки.
Он вздохнул, и в этом вздохе слышалась усталость человека, который слишком часто сталкивался с компромиссами в погоне за прибылью.
— И, к сожалению, стойкость изображения оставляет желать лучшего. Быстрый процесс проявки, упрощённые химические составы… Всё это приводит к тому, что ваши воспоминания, запечатлённые на этих карточках, со временем неизбежно выцветут, потеряют свою яркость и первоначальную детализацию. В итоге, вы получите лишь условное подобие того, что видели своими глазами. Памятный… только условно.
Ив отложил линзу и впервые посмотрел прямо на Эи-но-Тенно. В его глазах не было ни злобы, ни презрения — только усталая констатация факта.
— Понимаете, — он слегка наклонил голову, словно извиняясь за свою прямоту, — они начали продавать такие камеры исключительно ради прибыли. Это дешёвые игрушки, рассчитанные на массового потребителя. Никакой подготовки не требуется, никаких специальных навыков. Проявка моментальная, доступно каждому. Хотя я говорил им… Но… Это не мой проект.
Он снова отвернулся, словно стесняясь своей откровенности, но продолжил, уже с большей теплотой в голосе.
— Моя камера… — он коснулся пальцами своей явно более старой камеры, лежавшей на ноге. — Она сохраняет реальность во всей её полноте и точности. Процессы сложны, требуют времени и опыта, но результат… — он запнулся, подбирая слово, —...надёжнее.
Он открыл кофр и достал плотный фотоальбом, отпечатанную на плотной, слегка пожелтевшей бумаге. На ней был изображён старый фонтан, увитый плющом. Качество было настолько высоким, что можно было разглядеть каждую трещинку на камне, каждую каплю воды, стекающую по листьям.
— Размер… любой. Альбом на память. Большая декоративная работа на стену, как картина. Возможности практически безграничны.
В голосе Ива появилась уверенность, почти страсть. Он говорил о фотографии, как о чём-то священном, как о способе остановить время и сохранить мгновение в его первозданной красоте. Он рассказывал о винтажных объективах, о сложных процессах серебряной печати, о секретах старых мастеров, таких как Гюстав Ле Грей, которые передавались из поколения в поколение. Он рассказывал о своей камере, как о продолжении своей руки, как об инструменте, который позволяет ему видеть мир таким, каким он есть на самом деле, и запечатлевать его для тех, кто не может видеть его так же.
…если, конечно, в какой-то момент вечности и терпению Эи-но-Тенно не подошёл бы конец.
Отредактировано Yves Niepce (2025-02-11 19:13:17)