- По-нес-ли! - воодушевлённо воскликнул молодой мужчина, вместе с напарниками поднимая большую деревянную коробку, доверху набитую самой разной домашней утварью. Им предстояло донести её до одной из стоявших неподалёку повозок, бережно погрузить и надёжно закрепить, ведь путь у груза был неблизкий — далеко на юг, через глубокие земные разломы и бескрайние поля. Туда, где ещё совсем недавно были ледники, а теперь закладывался фундамент будущего Города Свободы. Долгие годы жизни в закрытом воздушными стенами теперь уже Старом Мондштадте, и последовавшая за этим битва с Декарабианом, стали приговором этому месту — символу угнетения и незримых оков, что на протяжении нескольких поколений не давали людям расправить их крылья. Получив возможность уйти, они двинулись исследовать и познавать, ведь отныне были вольны выбирать собственный путь, а Барбатос, сменивший на посту анемо архонта своего предшественника, не вёл их и не направлял, лишь помогал там, где требовались его божественные силы. Вот и сейчас он безучастно наблюдал за тем, как люди грузили в повозки коробку за коробкой, постепенно стирая облик этого города. Вместе с домашней утварью, книгами, детскими игрушками и другими предметами обихода, это место покидала жизнь. И пусть события, происходившие на этих улицах, оставили глубокую рану в душе Барбатоса, чувства, обуревавшие его, были самыми противоречивыми.

- Дети поведали мне, что недавно видели в долине первые бутоны цветов... - обращаясь в пустоту, произнёс анемо архонт, и ветра подхватили его слова, посвящая их тем, кому не суждено уже покинуть умирающих город. В битве с Декарабианом они потеряли немало людей, и пусть были те, по кому сердце нового владыки ветров тосковало особенно сильно, каждый из них заслуживал знать о том, что погиб не зря. Благодаря их усилиям, так много людей теперь встречали рассветы под вольным небом!
- Мы сеяли их все вместе, и если земля успела прогреться, совсем скоро они распустятся, и воздух запахнет весной. Настоящей! Той, о которой мы пели…
Бард, приобщивший воздушного духа к человеческому искусству, никогда не видел весны. Он родился уже после того, как земли укрыли ледники северного волка, и погиб до того, как туман войны над Мондштадтом рассеялся. Он мечтал о весне — о безоблачном синем небе, пении птиц, цветочных полянах, сочных фруктах и тёплом ветре — ведь именно так это время описывалось в балладах, ходивших по городским улицам. Тогда казалось, что вымысла в этом больше, чем правды, но вот оно — синее небо, тёплый весенний ветер, пение зябликов и первые луговые цветы. Потребуется несколько лет, чтобы высаженные совсем недавно деревья дали плоды, но теперь им некуда было спешить. Теперь они точно дождутся ту весну и тепло, которые раньше воспевали под успокаивающий треск каминов.

Барбатос правил совсем не так, как его предшественник. Горожане привыкли, что он почти всегда ошивается где-то поблизости, и регулярно приходили к нему за советом и с просьбами, но время от времени анемо архонт исчезал, предоставляя людей самим себе, и те, привыкнув жить под вечным контролем Декарабиана, не всегда знали, что с этой свободой делать. Воздушные стены были разрушены, и не было больше никого, кто стоял бы над ними, но жизнь под властью тирана не проходит бесследно, и потребуется немало времени, чтобы люди перестали чувствовать себя пешками в играх богов. К тому же… Венти, который стал архонтом совсем недавно, тоже требовалось уединение. Ему, как новому властелину ветров, свои надежды и мечты вверили те, кого уже нет в этом мире, принять их — большая ответственность, и Барбатос солгал бы, сказав, что был к ней готов. Наблюдая за тем, как люди перевозили свои пожитки, он не вмешивался, лишь время от времени успокаивал местные суровые ветра — подобно боевым псам, спущенным с цепи, они ещё помнили руку своего хозяина и стремились укусить новую. Как и люди, они не привыкли к своей свободе, и бесновались, закручиваясь в опасные воронки. Барбатос мог бы взять их под полный контроль, но не делал этого, заботясь лишь о том, чтобы они не пересекались с жителями. Свобода — она ведь для всех, и для стихии тоже.

Последняя повозка покинула старый город около трёх часов дня. До заката было ещё далеко, однако им предстоял долгий и непростой путь, преодолевать который в сумерках — удовольствие сомнительное. Проводив людей долгим взглядом, Барбатос потянулся, устремляясь пальцами к бесконечной синеве, и вытягивая сложенные доселе крылья. Теперь, когда никого, кроме него и ветров здесь не осталось, можно было заняться тем, о чём он тайно грезил с тех пор, как сюда пришёл.
- У меня есть ещё одна новость, - хихикнул анемо архонт, и, в его руках будто из ниоткуда возникла лира. Она выглядела точно так же, как та, чью мелодию он однажды услышал. И пусть Барбатос был ценителем музыки и знал каждую мелодию от первой до последней ноты, управлять человеческими пальцами было чертовски сложно! Он учился. Скрываясь от людей, он учился играть, учился чувствовать свой музыкальный инструмент и понимать его, учился вкладывать в процесс всего себя, учился ошибаться и исправлять свои ошибки. Игра барда всегда его завораживала, но со стороны это никогда не казалось ничем сложным — его пальцы касались струн так естественно, словно это не требовало никаких усилий. С первой же попыткой что-то сыграть, Барбатос понял, как сильно он ошибался. В его неопытных руках лира отказывалась петь — она вымученно завывала и молила небеса прекратить эту пытку, но анемо архонта не просто так позже нарекут богом песен — учился он невообразимо быстро.

Коснувшись пальцами струн, Венти извлёк первые ноты той самой песни, с которой началось его знакомство с музыкой, людьми и их противоречивым миром. Тот, кто играл её, погиб, но мелодия, ставшая символом их общего стремления к свободе, не должна была умереть вместе с ним. Повторить её, воссоздать её, дать ей новую жизнь — цель, к которой Барбатос шёл последние несколько недель, ежедневно практикуясь и познавая её заново, пробуя на вкус не как слушатель, но как бард, и… лира, будто почувствовав всю его искренность, ответила. Играя покинутому пустому городу песню, которая ещё совсем недавно собирала аплодисменты в тавернах, Барбатос так увлёкся, что, кажется, перестал замечать существующий мир вокруг. На его музыку слетелись несколько птиц, располагаясь на пушистых белых крыльях и плечах, а ветер извивался под колонной, играючи подхватывая с земли жухлую, ещё не успевшую смениться новым зелёным ковром, траву. Всё было поставлено на паузу, не было сейчас ничего важнее, чем это послание. Когда-то оно сумело пробиться через вой пленённых Декарабианом ветров, а теперь ветра отнесут его ещё дальше. Туда, где её смогут услышать те, кто по-настоящему подарил им свободу.