Когда он пришёл в гавань, госпожи на месте не оказалось — это и не странно, и не в первый раз так бывает. Всего лишь нужно подождать её день или два, а если она отлучилась надолго, то хватит и просто оставить ей письмо до следующего раза. Шибая не было в Ли Юэ с самого Сошествия, да и вернулся он к середине февраля в основном потому, что всюду начался карантин из-за какой-то странной болезни в Монде, а не потому, что сильно соскучился. Хотя это была часть правды.

Пожар и толпы безумных мертвецов застали Шибая за поздним ужином, и крики людей внизу террасы встали поперёк дыхания. Когда парень заметил огонь и первые нападения — сверху всё это было видно как на ладони! — в голове прочно укоренилась мысль: «бежать». Это было нечто автоматическое, вроде инстинкта. Шибай часто попадал в передряги, где-нибудь в поле посреди нигде, в лесу или в горах, у него уже в мышечной памяти и рефлексах вшито, что при опасности надо искать укрытие подальше от места событий. И он начал уходить, технично, быстро, без последствий. И ушёл бы подальше от горящей гавани, наблюдая за тем, как огонь ест крыши, откуда-нибудь очень издали, где бы его никто не нашёл — ни огонь, ни мертвецы.

Но крик человека, попавшего под завал, ударил по затылку больнее камня или палки.

Шибай резко остановился и осмотрелся, чтобы найти пострадавшего, — это был мужчина, которого придавило пылающим куском вывески. И он такой был не один, и их даже не два: старики, дети, взрослые... их было очень много, и они боялись и пытались убежать, спастись, но делали это ужасно бестолково и больше мешали себе, чем помогали. В этот момент Шибай понял, что он отсюда, может, и уйдёт, но вот эти люди останутся. Посреди этого горящего, ревущего и убийственного месива, пришедшего внезапно и без предупреждения.

И тогда Шибай начал звать с собой всех, до кого смог докричаться. Это было нелегко, кто-то от страха совсем разум потерял, толкал его и бежал вслепую дальше, не слушая ничего. Кого-то невозможно было забрать с собой. Кто-то не хотел кого-то бросать. Шибай не мог взять с собой всех, но кого смог, тех отвёл за город в безопасность, а потом быстро вернулся обратно в гавань, и собрал ещё людей, чтобы безопасно их вывести... ходил до рассвета, пока всё, наконец, не стихло.

Сна не было, спокойствия после конца этого ужаса — тоже. До самого парня, как это обычно бывало, страх накатил с опозданием, когда уже всё кончилось, и он пару часов просто сидел в оторопи, вдруг осознав, сколько раз за ту ночь рисковал остаться без головы или конечностей. Понимал так явно, что от этого бросало в ледяную дрожь, и даже несмотря на всю усталость после такого сон не шёл. И Шибай никуда не шёл, хотя казалось бы, для него нет вернее средства исцелиться, чем куда-то пойти. Прочь, подальше.

Куда только?..

Пересекать выжженную гавань не хотелось, как и смотреть на тех, кто пытался найти в этом хаосе друг друга или свои вещи. Просто уйти казалось неправильным, не в такой ситуации, не сейчас, когда ты цел, здоров и можешь помочь, но Шибая наизнанку выворачивало от идеи остаться. А ведь могла и госпожа вернуться!.. Тогда точно не уйти.

Надо идти.

Сначала просто из гавани, повернуться к ней спиной, закрыть глаза и выдохнуть. Поправить рюкзак и ускориться. Не оборачиваться. И через два часа непрерывной и чертовски быстрой ходьбы, наконец, тяжёлые мысли из головы начали выветриваться, освободив место для чего-то полезного.

Например, Шибай начал замечать, что привычный пейзаж пригорода изменился в худшую сторону, и, прорисовав палкой на земле и ножом по коре дерева защитные знаки, подтвердил свои догадки: всюду было неявное, остаточное, но всё же осязаемое присутствие Бездны, на которое талисманы реагировали, тревожно мерцая. В этот момент юноша сделал первый привал и достал из своих запасов пачку рисовой бумаги, кисть, палочку красной туши и каменную тушечницу. Небольшие квадратные листочки заполнились красными символами заклинания защиты от зла, которые Шибай потом сложил в фигурки бабочек, их получился целый крылатый ворох. За этим занятием юноша понял, наконец, финальную точку своего путешествия.

«Адепты, мне нужно к адептам. Я мельком видел Охотника на демонов той ночью, но не других... неужели не поделятся мудростью в такое-то время?» — одна из полусотни бумажных бабочек осталась сидеть на том месте, где отдыхал Шибай, а он сам собрался и пошёл дальше. — «Я ближе всего к горе Хулао. Значит, пойду поклонюсь Творцу гор».

Не самый близкий путь, но юношу это никогда не смущало. И весь этот маршрут отмечен бабочками — смешная бумажная линия обороны, которая не вынесет серьёзного натиска. Зачем связывать демона бумажной ниткой?.. Но ведь и нитка может ранить, если знать, куда привязать. Шибай особо умным в этом себя не считал, но кое-какое понимание о том, где бабочкам самое место, у него было. Исцеления не будет; но если не проветривать дом, то и смрад из него не выйдет, верно?

Финальный привал был у подножия Хулао, там же Шибай оставил и последнюю бабочку, которой наказал быть связующей со всеми остальными и передавать по цепочке дальше благословение адепта. Последнее авансом, его ещё следовало попросить как следует, и потому, поклонившись с почтением у входа на тропу, Шибай принялся подниматься.

Здесь было пронзительно тихо, безветренно и до странного пусто, несмотря на обилие янтарей, животных и птиц. Большие и яркие янтарные глыбы были точно украшения в саду, за которыми приятно наблюдать, и Шибаю в один момент захотелось подойти ближе к одной такой и коснуться. Отчего-то казалось, что камень будет тёплым, приятным на ощупь, точно домашний кот. И, только осознав это влечение и странные мысли, Шибай отпрянул в сторону от янтаря и заставил себя про это не думать. Где странные дела, мысли и поступки, там явно какой-то обман или ловушка, всегда так и происходило. А ему ещё идти надо, некогда.

Вершина Хулао встретила всё тем же пустым звенящим молчанием, от которого бросало в дрожь. Тут вообще ничего не было, кроме камней, воды и деревьев. Молчание рассветных сумерек было столь священным, что Шибай, едва сделав несколько шагов в сторону пруда, замер, боясь потревожить этот хрупкий мир, так непохожий на всё человеческое.

«А адепты вообще спят?..» — глупая какая-то мысль, но она привела в чувство и вырвала парня из оцепенения созерцания. Написано же в сказаниях, что мудрец встаёт вместе с солнцем, значит, и Творец гор уже проснулся. Надо просто вежливо дать ему знать о себе и объяснить, с чем пришёл. И всё будет хорошо, ведь адепты дурного детям Ли Юэ не желают. Они отшельники, а не отступники.

Вдохнув и выдохнув размеренно несколько раз, успокаивая бой своего сердца и сосредотачиваясь на своей цели, Шибай подошёл ко входу в обитель адепта и вежливо склонил голову, пускай никого и не видел, ни самого хозяина горы, ни его возможных слуг или учеников. Тем не менее, тут была дверь, и как мог видеть Шибай, не самая простая, а значит, с ней тоже надо быть повежливей. От него-то с этого не убудет.

Настроившись на отстранённый и просветлённый лад, по своему спокойствию близкий к состоянию медитации, Шибай сложил ладони на уровне груди и, опустив взгляд, прошёл через дверь в обитель, где снова остановился. Нехорошо вламываться, стоит сначала просто вежливо сообщить о себе. Да, так будет правильно.

— О великий просветлённый адепт, Властелин Бурных Потоков и Высоких Гор, — юношеский голос в печальной и торжественной тишине обители звучал очень потусторонне живым. — Я пришёл поклониться тебе и испросить твоей мудрости. Пожалуйста, о великий просветлённый адепт, сжалься надо мной и обрати на меня своё высочайшее внимание.